Неточные совпадения
Анна говорила, что приходило ей на язык, и сама удивлялась, слушая себя, своей
способности лжи. Как просты, естественны были ее слова и как похоже было, что ей просто хочется спать! Она
чувствовала себя одетою в непроницаемую броню лжи. Она
чувствовала, что какая-то невидимая сила помогала ей и поддерживала ее.
Но в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта
способность деятельности для общего блага, которой он
чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и желать этого одного.
— Да я их отпирал, — сказал Петрушка, да и соврал. Впрочем, барин и сам знал, что он соврал, но уж не хотел ничего возражать. После сделанной поездки он
чувствовал сильную усталость. Потребовавши самый легкий ужин, состоявший только в поросенке, он тот же час разделся и, забравшись под одеяло, заснул сильно, крепко, заснул чудным образом, как спят одни только те счастливцы, которые не ведают ни геморроя, ни блох, ни слишком сильных умственных
способностей.
Да, Иван Дронов был неприятный, даже противный мальчик, но Клим, видя, что отец, дед, учитель восхищаются его
способностями,
чувствовал в нем соперника, ревновал, завидовал, огорчался. А все-таки Дронов притягивал его, и часто недобрые чувства к этому мальчику исчезали пред вспышками интереса и симпатии к нему.
Клим усердно старался развить в себе
способность создания своих слов, но почти всегда
чувствовал, что его слова звучат отдаленным эхом чужих.
«Счастливая
способность бездомного бродяги — везде
чувствовать себя дома», — отметил Самгин.
Это очень развеселило Самгиных, и вот с этого дня Иван Петрович стал для них домашним человеком, прижился, точно кот. Он обладал редкой
способностью не мешать людям и хорошо
чувствовал минуту, когда его присутствие становилось лишним. Если к Самгиным приходили гости, Митрофанов немедленно исчезал, даже Любаша изгоняла его.
В этот вечер она была особенно нежна с ним и как-то грустно нежна. Изредка, но все чаще, Самгин
чувствовал, что ее примиренность с жизнью, покорность взятым на себя обязанностям передается и ему, заражает и его. Но тут он открыл в ней черту, раньше не замеченную им и родственную Нехаевой: она тоже обладала
способностью смотреть на людей издалека и видеть их маленькими, противоречивыми.
Он не преследовал, конечно, потому, что под рукой не случилось другого извозчика, и я успел скрыться из глаз его. Я же доехал лишь до Сенной, а там встал и отпустил сани. Мне ужасно захотелось пройтись пешком. Ни усталости, ни большой опьянелости я не
чувствовал, а была лишь одна только бодрость; был прилив сил, была необыкновенная
способность на всякое предприятие и бесчисленные приятные мысли в голове.
Они молчат, эти несчастные узники, — они сидят в летаргическом оцепенении и даже не потрясают своими цепями; они почти лишились даже
способности сознавать свое страдальческое положение; но тем не менее они
чувствуют тяжесть, лежащую на них, они не потеряли
способности ощущать свою боль.
Насчет Володи с вами не согласен, но душевно желаю ошибиться. Пусть сбудутся ваши предположения о его характере;
способности у него есть, но характер мне не нравится: он мне всегда казался бездушным, и оттого я никакой симпатии к нему не
чувствую, хоть вообще люблю новое поколение…
Сила любви никак не зависит ни от взаимности, ни от достоинства любимого предмета: все дело в восприимчивости нашей собственной души и в ее
способности сильно
чувствовать.
С этих пор он безусловно замолчал. По целым дням ходил по комнате, наморщив угрюмо лоб, шевеля губами и не
чувствуя усталости. Временами останавливался, как бы желая что-то выразить, но не находил слова. По-видимому, он не утратил
способности мыслить; но впечатления так слабо задерживались в его мозгу, что он тотчас же забывал их. Поэтому неудача в отыскании нужного слова не вызывала в нем даже нетерпения. Арина Петровна с своей стороны думала, что он непременно подожжет усадьбу.
До сих пор Евпраксеюшка была до такой степени беззащитна, что Порфирий Владимирыч мог угнетать ее без малейших опасений. Благодаря крайней неразвитости ума и врожденной дряблости характера, она даже не
чувствовала этого угнетения. Покуда Иудушка срамословил, она безучастно смотрела ему в глаза и думала совсем о другом. Но теперь она вдруг нечто поняла, и ближайшим результатом пробудившейся
способности понимания явилось внезапное, еще не сознанное, но злое и непобедимое отвращение.
Она побежала в свою комнату молиться и просить света разума свыше, бросилась на колени перед образом Смоленской божьей матери, некогда чудным знамением озарившей и указавшей ей путь жизни; она молилась долго, плакала горючими слезами и мало-помалу
почувствовала какое-то облегчение, какую-то силу,
способность к решимости, хотя не знала еще, на что она решится, это чувство было уже отрадно ей.
Возражений он не мог терпеть, да и не приходилось никогда их слышать ни от кого, кроме доктора Крупова; остальным в голову не приходило спорить с ним, хотя многие и не соглашались; сам губернатор,
чувствуя внутри себя все превосходство умственных
способностей председателя, отзывался о нем как о человеке необыкновенно умном и говорил: «Помилуйте, ему не председателем быть уголовной палаты, повыше бы мог подняться.
Разве у нас это всё по
способностям расчисляют? я и сам к моей службе не
чувствую никакого призвания, и он (адъютант кивнул на дверь, за которую скрылся генерал), и он сам сознается, что он даже в кормилицы больше годится, чем к нашей службе, а все мы между тем служим.
Сосед с левой стороны у Ивана Дмитрича, как я уже сказал, жид Мойсейка, сосед же с правой — оплывший жиром, почти круглый мужик с тупым, совершенно бессмысленным лицом. Это — неподвижное, обжорливое и нечистоплотное животное, давно уже потерявшее
способность мыслить и
чувствовать. От него постоянно идет острый удушливый смрад.
Вероятно, впрочем, причина была простая: не
чувствовал молодой человек склонности (а стало быть, и
способностей) к выполнению обязанностей, сопряженных с священством.
Но теперь я потерял
способность понимать и
чувствовать это знакомое возбуждение.
Сказался ли это преждевременный прилив нервной силы, перешедшей с годами в
способность верно угадывать отношение к себе впервые встречаемых людей, — но только я очень хорошо
чувствовал, что Ганувер думает одинаково с молодой дамой, что Дюрок, Поп и Эстамп отделены от всех, кроме Ганувера, особым, неизвестным мне, настроением и что, с другой стороны, — дама, человек в пенсне и человек в очках ближе друг к другу, а первая группа идет отдаленным кругом к неизвестной цели, делая вид, что остается на месте.
Когда наш герой вошел, то
почувствовал, что как будто ослеп, ибо решительно ничего не видал. Мелькнули, впрочем, две-три фигуры в глазах: «Ну да это гости», — мелькнуло у господина Голядкина в голове. Наконец наш герой стал ясно отличать звезду на черном фраке его превосходительства, потом, сохраняя постепенность, перешел и к черному фраку, наконец, получил
способность полного созерцания…
Он, этот таинственный организм, был свидетелем и источником первых впечатлений твоего бытия, он наделил тебя
способностью мыслить и
чувствовать, он создал твои привычки, дал тебе язык, верования, литературу, он обогрел и приютил тебя, словом сказать, сделал из тебя существо, способное жить.
И нещадно, с цинической злостью высмеивали меня, а я был задорным кутенком,
чувствовал себя не глупее и смелее взрослых собак, — я тоже злился. Начиная понимать, что думы о жизни не менее тяжелы, чем сама жизнь, я, порою, ощущал в душе вспышки ненависти к упрямо-терпеливым людям, с которыми работал. Меня особенно возмущала их
способность терпеть, покорная безнадежность, с которой они подчинялись полубезумным издевательствам пьяного хозяина.
По-моему, если уж оперировать, так оперировать над живым человеком, который может и
чувствовать, и слегка нагрубить, и в то же время не лишен
способности произвести правильную оценку…
— Из всего, что вы мне, Сергей Петрович, говорили, — начала Варвара Александровна, закурив другую папиросу, — я еще не могу вас оправдать; напротив, я вас обвиняю. Ваша Мари молода, неразвита, — это правда; но образуйте сами ее, сами разверните ее
способности. Ах, Сергей Петрович! Женщин, которые бы мыслили и глубоко
чувствовали, очень немного на свете, и они, я вам скажу, самые несчастные существа, потому что мужья не понимают их, и потому все, что вы ни говорили мне, одни только слова, слова, слова…
Сообразивши все это, я начал не соглашаться и деликатно объяснять, что не хочу так дорого платить за жену, которая, если пришлось уже правду сказать, не очень мне-то и нравится (Анисиньки в те поры не было здесь, и потому я был вне любви), и если я соглашался жениться на ней, так это из вежливости, за его участие в делах моих;
чувствуя же, после поездки в Санкт-Петербург (тут, для важности, я выговаривал всякое слово особо и выразно), в себе необыкновенные
способности, я могу найти жену лучше его дочери — и все такое я объяснял ему.
Нет, я мог бы еще многое придумать и раскрасить; мог бы наполнить десять, двадцать страниц описанием Леонова детства; например, как мать была единственным его лексиконом; то есть как она учила его говорить и как он, забывая слова других, замечал и помнил каждое ее слово; как он, зная уже имена всех птичек, которые порхали в их саду и в роще, и всех цветов, которые росли на лугах и в поле, не знал еще, каким именем называют в свете дурных людей и дела их; как развивались первые
способности души его; как быстро она вбирала в себя действия внешних предметов, подобно весеннему лужку, жадно впивающему первый весенний дождь; как мысли и чувства рождались в ней, подобно свежей апрельской зелени; сколько раз в день, в минуту нежная родительница целовала его, плакала и благодарила небо; сколько раз и он маленькими своими ручонками обнимал ее, прижимаясь к ее груди; как голос его тверже и тверже произносил: «Люблю тебя, маменька!» и как сердце его время от времени
чувствовало это живее!
— Этак мы всю дорогу поедем? — спросил землемер,
чувствуя сильную тряску и удивляясь
способности русских возниц соединять тихую, черепашью езду с душу выворачивающей тряской.
Я — нехороший! Свидетель бог, что ни одна дурная мысль, даже ни один оттенок дурной мысли не шевельнулся у меня в голове. Или, может быть, мое несчастное лицо имеет
способность выражать вовсе не то, что я
чувствую?
А как просто объясняются мои собственные сомнения в том, что я здоровый! Как настоящий художник, артист, я слишком глубоко вошел в роль, временно отождествился с изображаемым лицом и на минуту потерял
способность самоотчета. Скажете ли вы, что даже среди присяжных, ежедневно ломающихся лицедеев нет таких, которые, играя Отелло,
чувствуют действительную потребность убить?
«К сожалению, говорит он, большая часть родителей думает, что разум, т. е.
способность мозга
чувствовать, мыслить и желать, является не в младенческом возрасте, а гораздо позже; поэтому им и в голову не приходит, что грудной ребёнок нуждается уже в правильном воспитании».
На почве этого страха и разочарования буржуазии в
способности взять всю „широту власти“ в свои руки буржуазия
почувствовала отвращение к действительности, обманувшей ее надежды, и ее литература отдалась во власть романтизма.
Восток, как это известно, является частью преобладания начал эмоциональных, чувственных над началами интеллекта, разума: он предпочитает исследованию — умозрение, научной гипотезе — метафизический догмат. Европеец — вождь и хозяин своей мысли; человек Востока — раб и слуга своей фантазии. Этот древний человек был творцом большинства религий, основоположником наиболее мрачной метафизики; он
чувствует, но не изучает, и его
способность объединять свой опыт в научные формы — сравнительно ничтожна.
Лизавета Ивановна. Знаете ли, Андрей Титыч, я вас научу. Когда вы заметите, что ваш отец в хорошем расположении духа, вы ему откровенно и выскажите все: что вы
чувствуете, что у вас есть
способности, что вы учиться хотите.
Если кто не
чувствует в себе этой
способности, значит, он еще мало развил в себе истинно человеческие элементы, значит, животные потребности слишком сильно преобладают в нем.
Начать с того, что такой господин ни в каком случае не может быть совершенно умным; не может он также иметь тех добрых качеств душевных качеств, которые извиняют недостаток умственных
способностей; это ясно: чтобы постоянно сохранять веселость, нужно, прежде всего, быть довольным собою и своим положением (что показывает уже некоторую ограниченность природы); но что всего важнее, необходимо
чувствовать глубокое равнодушие к положению ближних: все весельчаки страшные эгоисты; это факт.
Чутьем, в том смысле, как мы его здесь принимаем, называется тонкая
способность понимать и
чувствовать, когда надо говорить и сколько именно; где надо замолчать, действовать и бездействовать, и в какой именно мере делать то и другое.
И вот с каждым годом все больше обращаешься в развалину-неврастеника; пропадает радость жизни и любовь к ней; пропадает, еще страшнее, отзывчивость и
способность горячо
чувствовать.
«Больной», с которым я имею дело как врач, — это нечто совершенно другое, чем просто больной человек, — даже не близкий, а хоть сколько-нибудь знакомый; за этих я способен болеть душою,
чувствовать вместе с ними их страдания; по отношению же к первым
способность эта все больше исчезает; и я могу понять одного моего приятеля-хирурга, гуманнейшего человека, который, когда больной вопит под его ножом, с совершенно искренним изумлением спрашивает его...
Отучи себя от осуждения, и ты
почувствуешь в своей душе увеличение
способности любви,
почувствуешь увеличение жизни и блага.
— В Кубань… того… — проговорил он,
чувствуя, что его язык теряет
способность говорить… — В Кубань… К дядьке Петру… Знаешь? Что письма писал…
Она-то и дает ребенку
способность «знать и понимать много такого, чего никто не знает» — не умом понимать, а всем существом своим
чувствовать глубокую, неисчерпаемую самоценность жизни.
Живой организм обладает
способностью быстро приспособляться, привыкать и принюхиваться к какой угодно атмосфере, иначе человек должен был бы каждую минуту
чувствовать, какую неразумную подкладку нередко имеет его разумная деятельность и как еще мало осмысленной правды и уверенности даже в таких ответственных, страшных по результатам деятельностях, как педагогическая, юридическая, литературная…
Когда на мою долю выпадает обязанность ходить под руку с дамой или девицей, то почему-то всегда я
чувствую себя крючком, на который повесили большую шубу; Наденька же, или Варенька, натура, между нами говоря, страстная (дед ее был армянин), обладает
способностью нависать на вашу руку всею тяжестью своего тела и, как пиявка, прижиматься к боку. И так мы идем… Проходя мимо Карелиных, я вижу большую собаку, которая напоминает мне о собачьем налоге. Я с тоской вспоминаю о начатом труде и вздыхаю.
Глубокой веры; вот чего! Что, в самом деле, значит наша личная
способность, охота, воля, когда у нас нет никакой подкладки, никакой основы, как говорит Степа? С тех пор, как около меня Степа и Лизавета Петровна, я ежесекундно
чувствую горячую потребность схватиться за такую основу, которая бы зависела от меня лично. Без этого никакая доброта, никакое раскаяние, никакие слезы не возродят меня.
В мужской природе есть
способность переживать в себе во всякое время, т. е. независимо от времени, всю полноту духовной жизни своей личности, всегда
чувствовать себя собой в полноте своих сил.
— Наконец, я сам себя перестаю понимать, не могу разобрать моих к ней отношений. Черт меня знает, что я такое? Или я не способен любить, потерял эту
способность? Много жил! Да нет. Ведь вот без нее мне скучно. Отчего же при ней так тяжело. Просто душно как-то! Сознаю, что она хороший человек и меня любит и я ее люблю, должно бы быть с ней легко, а между тем, как вместе — вот так и хочется сбежать. Что это за дурацкая у меня натура? И она
чувствует это, хотя и не говорит. Да… страшно жаль мне и уважаю я ее…
Пьер доказывал противное и, так как его умственные
способности были сильнее и изворотливее, Николай
почувствовал себя поставленным в тупик.
Степанида Васильевна
чувствовала и разделяла счастье мужа с
способностью, быть может ей одной только свойственною по своей неимоверной прихотливости.